Нуждается ли Церковь в обновлении. Что есть экстремизм. Каким должен быть священник

Всемирный русский собор и духовные ценности

Лев Гулько: Здравствуйте. Сегодня у нас в гостях в качестве эксперта глава Синодального отдела по взаимоотношениям Церкви и общества Московского патриархата протоиерей Всеволод Чаплин. Здравствуйте.

Всеволод Чаплин: Приветствую.

ЛГ: А говорить мы будем, скажем так, о Церкви и государстве, о Церкви и обществе. О взаимоотношениях между ними. И начать я хотел бы с Всемирного русского народного собора, который совсем недавно прошел. И определил ценности, которые стоит взять с собой в будущее. Но, отец Всеволод, вот какой вопрос я хочу вам задать. Не было ли на Всемирном русском народном соборе (может быть, в кулуарах, может, не совсем на слуху) речи об обновлении Церкви? Что я имею в виду? То, что время идет вперед, а, как считают некоторые, Церковь остается такой, какая есть.

ВЧ: Всемирный русский народный собор — это не церковное собрание. Это общественное собрание. Поэтому оно обсуждает такие темы, как, например, торговля алкоголем в ночные часы. Были предложены очень жесткие меры. Налог на роскошь. То есть это мероприятие, где обсуждаются в основном светские темы. Это светское мероприятие. Церковь участвует в нем.

Но если говорить о жизни Церкви, то она всегда обновляется. Неизменным остается только одно — откровение Бога. Бог открыл нам самые главные истины. Они не меняются, потому что Бог неизменен. Время — это ведь категория сотворенного мира. Время не абсолютная вещь. Для Бога времени нет. Это то, что видим мы, то, что является одним из признаков нашей ограниченности. Поэтому в Церкви меняется все, что может меняться со временем: культура, самовыражение христианства, поведение, организационное устройство. Неизменными остаются истины о неизменном Боге.

ЛГ: Я, собственно говоря, и хотел спросить вас о тех ценностях, точнее, не ценностях, а о том формате, который меняется. Скажем, о культуре, которая меняется. О языке, который меняется. Наверняка вам не раз задавали вопрос: почему, например, для того чтобы привлечь молодежь, паству, не читать молитвы на современном языке?

ВЧ: Некоторые западные конфессии, которые пошли по пути упрощения богослужения и превращения храмов в места для ни к чему не обязывающей релаксации, — они как раз и потеряли людей. В церкви должно быть трудно. Церковь — это подвиг. Церковь — это изменение себя, часто очень и очень сильное изменение. Человек, который приходит в церковь расслабляться, не останется там. Ему интереснее, наверное, расслабляться в ресторане или на пляже. А церковнославянский язык гораздо проще выучить, чем английский или французский, не говоря уже о китайском. Попробуйте. Это очень просто.

ЛГ: Я понимаю. Но понимаете, какое дело. Человек слаб…

ВЧ: Надо сделать его сильным.

ЛГ: Как?

ВЧ: Очень просто. Показать ему, что, не став сильным, он останется только в рамках этой жизни, которая не кончается ничем хорошим, если ты не приготовил себя к жизни вечной. Поэтому логика, которая призывает облегчить церковь, превратив ее в место для релаксации, — это перевернутая логика.

ЛГ: Тогда еще один вопрос. Он тоже такой понятийный. Опять же многие говорят: «Знаете, я разочаровался…», «Есть Бог и вера (я цитирую), а есть церковь». И ставят эти вещи, эти два понятия отдельно. Отдельно церковь — и отдельно Бог. То есть человек говорит, что ему не нужен посредник между ним и Всевышним. Он, так сказать, хочет общаться напрямую. Поэтому…

ВЧ: Самое главное, чтобы Бог отвечал. Я знаю очень много людей, которые без посредника общаются с выдуманным Богом, которого нет, которого они сами себе выдумали и который одобряет все, что они делают. Пусть попробуют прочесть Нагорную проповедь. Насколько реально, насколько радикально нужно изменить свою жизнь, чтобы быть достойным того Божьего ответа, который каждому из нас дается в Евангелии! На самом деле человек, который утверждает, что ему не нужны посредники, обычно разговаривает сам с собой, а не с Богом.

ЛГ: То есть это тоже проявление слабости.

ВЧ: Это заблуждение. Это попытка усыпить собственную совесть. Бог обращается к человеку через Евангелие и через церковь. Только через Евангелие и через церковь. Когда человек не хочет слышать настоящий голос Бога, он начинает подменять его своими выдумками. А причина очень простая: не хочется меняться. Знаешь, что нельзя жить с двумя женщинами, знаешь, что Бог именно об этом говорит. Но хочется. Поэтому придумываешь себе оправдания. Знаешь, что нельзя жить только ради денег, ради кошелька, знаешь, что Бог об этом говорит. Но очень не хочется себе в этом признаться. Поэтому и придумываешь себе Бога в душе. Он как покемон. Хочешь — включил, хочешь — выключил. Хочешь, запрограммировал его так, а хочешь — так. Это удобная штука. Но это не Бог. Это покемон.

ЛГ: Люди, которые, много согрешив, потом строят у себя на огромной территории храм…

ВЧ: Это им не поможет. То, что строят, — пусть строят. Но все равно без покаяния и без изменения собственной жизни никаким золочением куполов не откупишься от вечности.

ЛГ: Опять же, если мы вернемся к Всемирному русскому народному собору, это ведь общемировые ценности. А как в таком случае помочь нашему государству выйти из того состояния, в котором оно находится?

ВЧ: Дело в том, что в этих ценностях есть интересные пары понятий. Например, мир и справедливость. Они не могут существовать и практиковаться отдельно друг от друга. Я постоянно об этом говорю. Мы общались на эту тему и господином Гозманом, и с господином Зюгановым. Так вот, мир без справедливости — это соглашательство со злом, которое губит общество. Справедливость без мира — это тотальная война всех против всех. Мир и справедливость должны идти вместе. Свобода и нравственность должны идти вместе. Свобода без нравственности — это катастрофа. Нравственность без свободы — это Советский Союз и тоже катастрофа.

Поэтому как раз и говорится о том, что не только на уровне понимания этих ценностей, но и на уровне практики нашего общества, в том числе политической и правовой практики, важно выстроить правильные балансы между всеми ценностями, в том числе между теми, между которыми существует определенное напряжение. Справедливость и мир — это ценности, между которыми есть определенное напряжение. Свобода и нравственность, свобода и ответственность — тоже есть напряжение. И нужно одновременно учитывать и то, и это.

ЛГ: Последний вопрос в нашей первой части. Справедливость вообще существует в мире?

ВЧ: Конечно. Есть высшая справедливость, и мы ее чувствуем своей совестью. И понимаем, когда сами делаем что-то несправедливое. Но, к сожалению, чаще понимаем, когда что-то несправедливое делает другой.

ЛГ: Спасибо. На этом мы закончим первую часть. А во второй части мы с нашим гостем попробуем определить, что такое экстремизм. Поскольку совсем недавно состоялась одна научная конференция. Но об этом во второй части.