Межнациональные отношения в РФ. Местное самоуправление. Фальсификаций на выборах не избежать

В фальсификациях выборов заставляют участвовать самые незащищенные слои населения

ЛГ: И все-таки выборы. Хотелось бы чего-то положительного. На днях я прочитал в газете, что оппозиция объединится и будет следить за тем, чтобы выборы не были сфальсифицированы. Причем вся оппозиция — и системная, и несистемная.

ИГ: Я не считаю, что это главный вопрос. Выборы априори будут сфальсифицированы. До этого 20 лет их фальсифицировали. С чего вдруг положение изменится?

ЛГ: Контроль будет. Или это невозможно?

ИГ: Это невозможно. И я хотела бы поговорить о выборах немножко с другой стороны, о которой не все, может, задумываются. Как депутат, я часто участвовала во всяких предвыборных кампаниях и исхожу из своего собственного опыта. Меня страшит другое, абсолютно другое. Когда мы говорим о фальсификациях… Конечно, известны случаи, когда поступает звонок из Кремля, и — раз, «Справедливая Россия» получает свои голоса. Но я даже не это имею в виду. Проблема, которая меня сейчас беспокоит, глубже. Проблема в том… Ведь кто у нас, как правило, сидит на избирательных участках?

ЛГ: В комиссиях?

ИГ: Да, в комиссиях.

ЛГ: Кто?

ИГ: Учителя, врачи, работники детских садов.

ЛГ: Это по закону?

ИГ: Нет. Просто так удобней. Просто эти люди всегда под рукой, потому что они самый незащищенный слой населения.

ЛГ: А кто должен сидеть?

ИГ: Давайте не будем сейчас говорить о том, кто должен сидеть. Я могу сказать, что во Франции, когда выборы заканчиваются, гражданин идет по улице и говорит: ой, там сейчас комиссия считает, пойду помогу. Это совершенно нормально. Потому что все понимают, что надо посчитать бюллетени, потом разложить в папки. Пойду и я помогу. И никто не видит в этом ничего зазорного.

ЛГ: Доверие.

ИГ: Да. А у нас получается, что этот самый незащищенный слой — медсестер, врачей, которых сажают, — заставляют подделывать подписи. По три раза вписывать человека, которого нет. Включать в списки тех, кто давно умер. И меня вот что страшит. Я с этим сталкивалась. Однажды вместе с кандидатом мы пришли в комиссию, спрашиваем определенные документы, которые положены, и вся комиссия, понимая, что мы нашли нарушения, начинает с нами бороться так, как будто мы классовые враги. У нас не бунт. У нас обыкновенные гражданские выборы, причем даже не думские, а муниципальные. Борются с нами, как будто мы отнимаем последний кусок хлеба. За что? За те 500 рублей, которые им выплатят, или за то, что им пообещали, что в детском саду наконец-то отремонтируют крышу, которая текла 20 лет. Меня страшит сам цинизм, с которым власть издевается над неимущими. Ведь эти люди больше никому не верят.

ЛГ: Конечно.

ИГ: Мы говорили: что вы творите? Вам же в этом муниципалитете жить. Вы же избираете того главу, который, мягко говоря, не заслужил. Денег дали и толкают. Человек должен побороться, тогда он будет ценить свою должность.

ЛГ: Смотрите…

ИГ: А потом, я извиняюсь, эти люди приходят в школу, в детский сад к нашим детям. Мы видим по телевизору: бьют четырехлетних детей. Она, эта женщина, не виновата в том, что стала таким циником. Что она видит такое пренебрежение со стороны государства к себе, своим заботам. Это как на уровне крепостного права. Тебя поставили, дали 500 рублей и сказали: ты обязан сделать. И попробуйте не сделайте, вы не получите денег в бюджет. И глава тогда уверен, что он борется за бюджет, эти уверены, что они борются за главу...

ЛГ: Скажите: где предел терпения? Тот предел, после которого, не дай Бог, что-то начнется?

ИГ: Не я придумала этот предел. И социологи, и статистика говорят о том, что должно быть две трети населения. Если две трети населения с чем-то согласны, то остальные — диссиденты и так далее — все видят, но не могут раскачать эту массу. Это критическая масса.

ЛГ: А как у нас сейчас?

ИГ: А сейчас, я думаю, уже где-то 60 на 40. Немножко мы еще не дошли.

ЛГ: Чуть-чуть осталось?

ИГ: Да.

ЛГ: А что надо сделать, чтобы этого не произошло?

ИГ: Как человек, который живет в этом государстве, у которого трое детей и трое внуков, я всегда говорю, что худой мир лучше доброй войны. Поэтому я и пришла в Государственную думу, поэтому я пришла во фракцию ЛДПР, чтобы на сегодня хотя бы говорить об этом. Если не говорить, то надо просто повесить голову, закрыться, как спаниель, ушами и сидеть. Хотя бы говорить. И сегодня благодаря телевидению и Интернету я имею возможность об этом говорить.

ЛГ: Кстати об ЛДПР. Разные партии и движения партии озвучивают свои предложения по поводу выборов. В частности, господин Прохоров озвучивает. Борьба с «Единой Россией» и что-то еще. Как ЛДПР к этому относится? Что ЛДПР хочет предложить? Все связывают ЛДПР с одним человеком — с Владимиром Вольфовичем. Он выходит и говорит ярко и эмоционально. Он лидер. Но все-таки ЛДПР — это большая партия.

ИГ: Начну с того, что ЛДПР 22 года. Согласитесь, что если партия, не имея административного ресурса (против «Единой России» с каким административным ресурсом ты пройдешь?!), исключительно на энтузиазме, 22 года… Были такие моменты, когда мы набирали и 50 процентов, а один раз даже за 80 перешагнули (это значит, что от ЛДПР шел очень яркий человек), но свои четкие 17—20—25 процентов мы имеем. В нашей стране сегодня 140 миллионов жителей; 20 процентов — это 28 миллионов. Согласитесь, это огромная армия.

И то, что эта армия поддерживает… А я бы сейчас сказала: Жириновского. На самом деле. Потому что структура у нас выстроена так: у нас есть региональные координаторы, есть горсоветы, есть районные организации. То есть партия полностью унифицирована, начиная с высшего управления, Высшего совета и заканчивая каждым членом партии. Может быть, дисциплина в том и состоит, что, когда вырабатывается курс партии, то садится фракция… У нас каждую неделю проходит заседание фракции (сейчас, правда, график работы Госдумы изменился, и наши заседания проводятся раз в две недели), и на этом заседании фракции, когда сидят депутаты, когда сидит лидер, вырабатывается позиция, и потом эта позиция жестко отслеживается. Если положено исполнить ее до нижнего звена, значит, это будет исполнено. А когда наверху говорят, что закон приняли, а пока донизу докатилось, он непонятно во что превратился….

ЛГ: Возьмем нынешние выборы в Государственную думу. У всех партий лозунги такие народные, что просто за всеми хочется идти. Все для народа. Какой лозунг на этих выборах будет у ЛДПР? На что вы будете опираться?

ИГ: Я, как уже говорила, буду опираться на лозунг «Что хорошо русским, то хорошо всем».

ЛГ: Это центральный лозунг?

ИГ: Да, это центральный лозунг. Не может быть так, чтобы в Москве было хорошо закавказцам и плохо всем остальным, потому что тебя могут избить в клубе, могут остановить на улице и убить, и, пока не выйдут на Манежку, убийцам ничего не будет. Поэтому, если будет хорошо основной массе, будет хорошо всем.

ЛГ: Хорошо. Спасибо вам за разговор. Думаю, не в последний раз. Напомню, что у нас в гостях была депутат Государственной думы от ЛДПР, зампред комитета по делам национальностей Ирина Горькова. Спасибо вам.

ИГ: Спасибо. До свидания.

Материал подготовили: Мария Пономарева, Лев Гулько, Алексей Козин, Виктория Романова, Ольга Азаревич, Лидия Галкина, Александр Газов