Еженедельная передача: RESET.ПЕРЕЗАГРУЗКА

Год Обамы

ЛГ: Перейдем к внешнеполитической части нашей беседы. Исполнился год президентства Барака Обамы. Это непосредственно касается и нашей страны, поскольку российско-американские отношения — главное, как считают и в России, и в Соединенных Штатах.

Если взглянуть на это глазами иностранных журналистов, то вот что они пишут: «Самая большая ошибка несимволического характера президента Обамы была сделана тогда, когда он пожертвовал своей козырной картой — планами по созданию ПРО против Ирана, элемент которой предлагалось разместить в Польше и Чешской Республике. А тем временем Кремль уже положил в свой карман эти уступки и потребовал большего. Пока Обама ждал, что Россия в качестве ответного шага запрыгнет в фургон американской политики в отношении Ирана, российские политики — начиная с Владимира Путина и далее вниз по списку — подтвердили, что они не поддержат жесткие санкции против Тегерана. Теперь Россия может просто сидеть и ждать, пока Иран не нагонит страха и не напугает союзников США на Ближнем Востоке, включая Саудовскую Аравию и страны Персидского залива».

И дальше журналист пишет, что России это выгодно, потому что мы продаем нефть. А чем больше в мире хаоса, тем больше нефть в цене возрастает. Поэтому он ждет от Обамы следующих действий, которые будут полезны американскому народу. А не российскому.

ГГ: Я не мог не ухмыльнуться раз пять во время этого чтения. Потому что мы наивно полагаем, что земля вращается вокруг России. При всем уважении к мощи нашего государства, которое встает с колен каждые десять лет, я не могу не сказать правды: Соединенные Штаты Америки давно не считают отношения с Россией эксклюзивными. У них есть ряд стран, отношения с которыми считаются приоритетными. Россия в этот ряд не попадает.

ПШ: А какие это страны?

ГГ: Например, Китай. И мы привыкли думать, что являемся продолжателями диалога «Америка — Советский Союз». Этого давно нет. Место, которое уделяется России в американской, да и прочей печати, незаслуженно позорное. О нас почти ничего не говорят.

ПШ: Это хорошо или плохо?

ГГ: Нет. Это не очень хорошо. Это на самом деле плохо. Это говорит о том, что мы выпадаем из мировой политики как игрок. И это плохо. Мы привыкли думать, что мы такой геоцентрический пункт, вокруг которого нет ничего. Ничего подобного. Это просто отдельный пассаж. Отдельный фрагмент людей, которые нацелены на американо-российскую политику.

Но я вас уверяю, что этот вопрос для американцев не второстепенный. Критика в адрес Обамы идет по многим вопросам. В том числе и по поводу России. Но — в том числе. И сегодня Америку по вопросу Ирана интересует больше даже не позиция России, а позиция Китая.

Я понимаю, что для нас Соединенные Штаты Америки всегда были, есть и останутся приоритетной страной. Потому что это гигантская мировая держава с ведущей экономикой, с огромным военно-промышленным комплексом, с армией, влиянием и так далее, и тому подобное. Не учитывать этого факта мы сегодня не можем.

Но это вовсе не означает, что сегодня точно так же и Америка относится к нам. Мы должны выходить из этих рамок мышления а-ля СССР. Потому что на сегодняшний день наша экономика, наша валюта, наше влияние на процессы в мире, к сожалению, серьезно упали.

ЛГ: Если они нас позовут, так сказать, «покорять» Афганистан…

ГГ: По Афганистану у нас как раз отношения нормальные. Мы прекрасно понимаем важность этой темы. Прекрасно понимаем, сколько опасностей возникает для нас и для наших соседей, если что-то там, в Афганистане, не сложится. Понятно, что мы вместе решаем вопросы с мировым сообществом по наркотикам, большая часть которых поступает и в Россию, и в Европу из Афганистана.

Что касается Ирана. Понятно, что Россия не может резко поменять позицию с учетом в том числе экономических интересов и договорных обязательств. Но в целом надо понимать, что позиция России дрейфует в сторону большего понимания американской озабоченности. К сожалению, Иран сегодня отверг возможность обогащения ядерного топлива в России.

ЛГ: Они сами будут обогащать.

ГГ: Это и провоцирует дальнейшую напряженность вокруг Ирана. Почему американцы сейчас не форсируют ситуацию? Потому что у них увязли коготки и в Иране, и в Афганистане. У них много проблем и в других регионах, и они не могут все решать. И стремятся, чтобы усилия были международными.

Я думаю, что позиция России в отношении Ирана, если дальше он будет себя так вести, будет дрейфовать в сторону американской. И позиция Китая, кстати говоря, тоже. Я не понаслышке это говорю.

ПШ: Мы перед эфиром обсуждали, как мы обросли газопроводами. Это разве не влияние в Европе?

ГГ: Влияние упало даже в энергетическом плане. Вы знаете, сейчас Европа каждые четыре года удваивает число заводов, работающих по сжиженному газу. И этот газ они получают из других мест. Европа четко поставила задачу не так зависеть от России в области энергетических поставок. То есть это будут просто взаимовыгодные экономические отношения. Не более того.

Китай, безусловно, тоже заинтересован в энергетическом сотрудничестве с Россией. Те трубопроводы и газопроводы, которые поворачивают в сторону Китая, говорят о том, что экономика растет и требуется дополнительное топливо. Но сказать, что Россия занимает там какое-то особое, эксклюзивное положение, нельзя.

Они начали сейчас получать газ из Туркмении. И каждый год увеличивают добычу угля — на столько, сколько мы вообще добываем в год. Они эту цифру увеличивают каждый год. На 300 млн тонн. Мы 300 млн тонн добываем, а они на 300 млн тонн в год увеличивают свою добычу. И мы знаем технологии. Они в будущем будут заменять нефть углем.

Поэтому надо четко понимать, что все учитывают, что Россия фактически богатая страна, что с ней можно строить экономически взаимовыгодные отношения. Но не более того.

Я понимаю, что наша передача рассчитана не на тех, кто читает «СПИД-инфо» один раз в неделю, а все-таки на думающую публику. На сегодняшний день мы невлиятельный экономический игрок. Мы ничего не производим. Сегодня я могу сослаться на выступление Примакова, который недавно сделал серьезный экономический доклад. И он сказал, что один процент машиностроения для своих потребностей мы производим.

ЛГ: Если у нас есть газ и нефть и их хватит, и они будут нужны на достаточно большое количество времени, ну и ладно. Будем развивать перерабатывающие технологии нефти и газа. Бог с ним, с автомобилестроением.

ГГ: Как показывает практика, экспортные возможности не дают сильного стимула развития России. Вот как у нас не было дорог, так у нас их и нет. У нас было занюханное село, в котором из клуба в магазин можно было пройти…

ЛГ: Зависит от нашего внутреннего распределения. Деньги получаем с этого, надо как-то распределить.

ГГ: У нас 60 процентов бюджета за счет дохода от газа и нефти.

ЛГ: А если грамотно распределить эти доходы?

ГГ: Грамотно разместить. У нас самые грамотные размещения сегодня предлагает Минфин. Они вкладывают в облигации Соединенных Штатов Америки.

ЛГ: Я же говорю, грамотно разместить.

ГГ: Другого не ждите. Потом что если некуда разместить собственную экономику…

ПШ: А что может быть взамен? Мы же не можем от нефти и газа отказаться?

ГГ: Вы поймите, что завтра нефть будет стоить 40 долларов.

ЛГ: Или двести.

ГГ: Не будет она двести стоить. Ну не будет. Она, может, не будет стоить 30 или 18. Но она будет сорок стоить. Дальше чего будем делать?

ЛГ: Ничего. Технологии будем разрабатывать.

ГГ: Я вам скажу, что в России начнется. Если цена будет 30—35 долларов хотя бы в течение двух лет, в России начнется финансовый экономический коллапс. По нашей собственной дури. Потом что мы свою экономику развивать не хотим и не умеем.

ЛГ: Так что нам сейчас делать? Куда двигаться? В каком направлении?

ГГ: Мы пока еще делаем автомобили. Мы пока еще делаем самолеты. Мы пока еще делаем вооружение.

ЛГ: То есть нам надо искать рынки?

ГГ: Не надо нам искать рынки.

ЛГ: А что?

ГГ: Рынки есть. Нам предложить уже нечего. Раньше мы поставляли вооружение. Хотя вооружение и сейчас еще поставляем — запасы 80-х годов пока есть. Вот по разработкам, по технологиям — скоро и их не будет. Уже беспилотники в Израиле начали закупать, уже авионику надо закупать во Франции. Уже спутники наши не летают на нашем оборудовании. Надо немецкое покупать, потом что оно лучше. И так далее.

Вот потихонечку скатываемся на уровень третьеразрядной страны по технологиям. В это надо вкладывать. В науку. В прикладную, в фундаментальную, в образование. В авиационную отрасль. В нефтянку.

ЛГ: В технологии.

ГГ: У нас глубина переработки 60 или 70 метров, а во всем мире 90. Даже здесь мы отстаем очень сильно. В энергетику надо вкладывать, в атомную индустрию. Там, где мы можем. Там, где мы еще не утратили.

ПШ: А у нас есть что вкладывать? Деньги у нас есть?

ГГ: Кубышка не оскудела пока еще.

ЛГ: Растет, растет.

ГГ: На самом деле объем займа превышает объем кубышки. Но дело не в этом. Недопустимо то, что у нас нет серьезных инфраструктурных проектов. Мы ничего не строим по большому счету. Мы не строим предприятия. Мы не строим современные предприятия, мы не строим железные дороги, дороги автомобильные. Мы не строим городскую инфраструктуру. У нас полностью не благоустроено село. Ну и так далее.

Можно привести массу примеров, где наша страна на 80 или 50 лет отстает от стран зарубежных. От развитых стран. Мы сегодня всей страной пытаемся догнать Португалию. У нас амбициозная задача: догнать Португалию по ВВП на душу населения.

Вся модернизация российской власти — блеф. Ничего не будет. Чиновник жить никому не даст, пока он сам не насосется до отвала. А на его место другие придут. Пока мы не модернизируем власть, пока власть не будет работать на перспективу развития государства, ничего не будет.

Вот я в самолете читаю статью. Оказывается, мы по астрономии уже третьеразрядная страна. Вчера еще были передовыми. У нас уже ни телескопов нет, ни обсерваторий. Ни преподавания, ни кафедр.

А мы хотим какие-то технологии передовые получить.

Я, например, вижу очень серьезную деградацию страны и ее экономики. В чем проблема? Страна очень богатая, население большое достаточно. Можно вырулить на дорогу мирового развития. Нужна реформа власти. Устаревшая власть, анахронизм, неэффективная, забюрократившаяся, прожженная коррупцией, бесконтрольная.

Реформа власти. Я борюсь за то, чтобы это произошло. И реформа парламентского контроля — очень серьезный шаг к реформе власти. Сейчас я внес закон вместе с коллегами о профессиональном региональном парламенте. То есть они сегодня врачи, учителя, работники муниципалитета. Завтра их собирают, и они уже депутаты. Чуть они вякнули, и им уже говорят: «Вы что, хотите работу потерять? А ну-ка, голосуйте правильно».

Это сейчас приложение к губернаторской власти в лучшем случае. А так — обо что ноги вытирают на проходе. Нет парламента. Вот я это внес. И я предлагаю пойти дальше:  коалиционное правительство, формируемое партиями через парламент. Давайте французскую модель возьмем. Либо пойдем по пути парламентской республики.

ЛГ: Британскую модель можно взять.

ГГ: Нет. Это чистая европейская парламентская республика. Там парламент. Там премьер-министр. Он определяет жизнь страны. Они его избирают. Победившая партия выставляет кандидатуры и так далее.

А есть Франция. Что во Франции сделал президент? Отказался от полномочий формирования правительства. Он формирует вместе с победившей партией. Вот правильная модель.

Я все время говорю: давайте проведем настоящую конституционную реформу. Конституционную реформу власти. Давайте мы сделаем современную модернизированную власть, а не ту, что тянется с XV века. Как Иван Грозный отрубал головы холопам, боярам бороды брил, так у нас и происходит.